Он замолчал, и она, повернувшись к нему, сказала нетвердым хриплым голосом:

— Я глупая старая женщина, мистер О'Хара. Годами я, как и многие другие в Америке, говорила громкие слова о том, что надо бороться против коммунистов, но сама я ничего для этого не делала. Да, мы, американские женщины, с криками «ура» провожали наших ребят, отправлявшихся на войну. Самые кровожадные люди — это те, кто сам не сражается. А когда дело доходит до того, чтобы убивать самому, просто ужасно, мистер О'Хара.

— Я знаю, — ответил он. — И единственное, что может как-то оправдать это, мысль о том, что, если не убьешь ты, убьют тебя. В конце концов, речь идет о жизненном выборе.

— Я осознаю это, мистер О'Хара, — сказала она. — Со мной все будет в порядке.

— Меня зовут Тим, — сказал он. — Англичане не очень любят называть друг друга по именам, но мы, ирландцы, смотрим на это иначе.

Она улыбнулась ему тонкой, дрожащей улыбкой.

— А я Дженнифер.

— Хорошо, Дженни, я постараюсь больше не ставить вас в такое положение.

Она отвернулась и сказала сдавленным голосом:

— Я сейчас заплачу. — Она вдруг резко вскочила и выбежала из убежища.

— Вы хорошо говорили, Тим, — сказала Бенедетта за спиной О'Хары.

Он повернулся и посмотрел на нее сумрачно.

— Да?! Вселить уверенность — моя обязанность. — Он встал и начал разминать ноги. — Пошли тренироваться с арбалетом.

VI

Остаток дня они провели в стрельбе из арбалета, приспосабливаясь к различным дистанциям и внося коррективы на ветер. Мисс Понски, несмотря на свои натянутые, как струны, нервы, держалась мужественно и руководила учением. Успехи в стрельбе были довольно значительными.

О'Хара отправился к ущелью и постарался вычислить расстояние до грузовиков с точностью до фута. Вернувшись, он отметил на земле дистанцию, равную ста восьми ярдам, и велел всем потренироваться на ней. Он обратился к Бенедетте:

— Назначаю вас моим начальником штаба — это что-то вроде почетного секретаря при генерале. Есть у вас бумага и карандаш?

Улыбнувшись, она кивнула. Он продиктовал ей около дюжины пунктов, которые надлежало выполнить.

— Следите за тем, чтобы все было исполнено, — сказал он. — Мы сейчас слишком много чего должны держать в голове, и, когда мы начнем действовать, я могу забыть о чем-нибудь важном.

Он попросил Агиляра привязать пучки тряпок к пяти-шести болванкам и затем стал стрелять, чтобы посмотреть, какое влияние тряпки оказывают на точность стрельбы. Особой разницы он не заметил, и, смочив тряпки в керосине, поджег их прямо перед выстрелом. Когда болванка долетела до цели, пламя погасло.

О'Хара чертыхнулся и продолжал свои опыты, давая тряпке разгореться посильнее. Ценой обожженного лица ему удалось добиться того, чтобы огонь был доставлен к цели и продолжал там гореть.

— Мы сделаем это днем, — объявил он. — Ночью это слишком опасно: они засекут огонь прежде, чем мы выстрелим. — Он посмотрел на солнце. — Начнем завтра. Нам выгоднее потянуть время.

Было уже за полдень, когда противник вновь решился выйти на мост. Родэ, который, выспавшись, сменил Форестера, выстрелил. Люди побежали с моста. Родэ стрелял из пистолета еще раз перед закатом, а потом О'Хара велел ему поберечь оставшиеся два патрона.

— Они нам еще понадобятся, — сказал он.

Противнику удалось уложить в этот день еще три доски. Ночью продолжали освещать мост, но на нем никто из людей так и не появился.

Глава 4

I

Форестер проснулся на рассвете. После глубокого и спокойного сна он чувствовал себя хорошо отдохнувшим. По указанию О'Хары он и Родэ были сняты с ночного дежурства и должны были хорошо выспаться. В этот день им предстояло уйти к заброшенному лагерю, адаптироваться там, а на другой день подняться к руднику.

Он посмотрел на снежные вершины гор, и его вдруг охватил озноб. Он солгал О'Харе, когда сказал, что занимался альпинизмом. Самая большая высота, на которую он поднимался, да и то на лифте, был последний этаж знаменитого небоскреба Эмпайр Стейт Билдинга.

Вершины ослепительно сверкали на солнце, и Форестер, зажмурившись, пытался рассмотреть, где находится перевал, о котором говорил Родэ. Родэ тогда заметил, что Форестер еще пожалеет о своем согласии, и, по всей видимости, был прав: он не производил впечатления человека, склонного к преувеличениям.

Умывшись, Форестер пошел к мосту. На мосту был Армстронг, лежавший на спине под зеркальцем. Поминутно глядя в него, он что-то чертил на бумаге огрызком карандаша. При виде Форестера махнул рукой и сказал:

— Все тихо. Они только что выключили фары.

Форестер взглянул на листок бумаги: на нем было изображено что-то вроде химического уравнения. Спросил наугад:

— Это что, формула справедливости?

Армстронг встрепенулся, потом удовлетворенно улыбнулся:

— Сэр, вы дали совершенно точное определение.

Форестер не стал продолжать. «Армстронг все же немного того, — подумал он. — Умница, но с заскоками. Его арбалет оказался-таки оружием, но, чтобы додуматься до такого, надо быть немного сумасшедшим». Он улыбнулся Армстронгу и отполз в сторону, на место, откуда мост хорошо просматривался.

Когда он увидел, насколько сузился проем, у него вдруг перехватило дыхание. Может быть, ему и не придется переходить через горы, а предстоит сражаться здесь и умереть. Он понял, что к полудню мост будет почти готов и можно будет перепрыгнуть на другую его сторону, и О'Харе надо готовиться к неприятному сюрпризу. Но О'Хара был, кажется, спокоен, уповал на какой-то план, и Форестеру оставалось лишь надеяться на то, что, дай Бог, этот план окажется вполне осуществимым.

Когда он вернулся в каменное убежище, там уже находился Виллис, спустившийся из лагеря. Он притащил с собой волокушу, с которой как раз снимали поклажу. Там были продукты, несколько одеял и еще один арбалет.

— Этот заряжается быстрее. — Он показывал арбалет О'Харе. — Я кое-что вставил в ворот, и натягивать теперь его легче. А как работает тот лук?

— Здорово, — ответил О'Хара. — Он уже сразил одного.

Виллис слегка побледнел, и щетина на его щеках, казалось, встопорщилась. Форестер мрачно улыбнулся. Так всегда бывает с теми, кто работает в тыловой тиши, а потом невзначай узнает о результатах своего рукоделия.

О'Хара обернулся к Форестеру.

— Как только они вновь начнут работу на мосту, мы преподнесем им сюрприз. Самое время вставить им фитиль. Сначала мы позавтракаем, а потом двинемся к мосту. Вы повремените немного, посмотрите на спектакль и сразу же выходите. — Он повернулся к мисс Понски. — Дженни, не помогайте нам с завтраком. У вас сегодня бенефис. Возьмите арбалет и потренируйтесь еще немного. — Видя, как она побледнела, он улыбнулся и успокоил: — Сегодня вы будете стрелять по неподвижному неодушевленному предмету.

Форестер спросил у Виллиса:

— А где Пибоди?

— Остался в лагере. Изготавливает болванки.

— Он вам доставлял неприятности?

На губах Виллиса промелькнула улыбка.

— Он ленивая свинья, но пара ударов по заднице исправили дело, — сказал он неожиданно грубо. — А где Армстронг?

— На вахте у моста.

Виллис потер шершавый подбородок.

— У этого человека есть идеи, — сказал он. — Он один прямо-таки целый манхэттенский проект. Мне надо поговорить с ним.

И направился вниз, а Форестер подошел к Родэ, который о чем-то по-испански говорил с Бенедеттой и Агиляром.

— Что мы возьмем с собой? — спросил он.

— Отсюда — ничего. Все, что нам нужно, возьмем в лагере. Но поклажи будет немного. Мы должны идти налегке.

О'Хара оторвал глаза от банки с говядиной, которую он открывал.

Возьмите теплые вещи. Я вам дам свою кожаную куртку.

— Благодарю, — ответил Форестер.

О'Хара осклабился:

— И, пожалуй, захватите пальто из викуньи для своего босса. Оно ему может понадобиться. В Нью-Йорке, говорят, становится холодно.